МОРОКА

МОРОКА

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был матрос; служил царю верно, вел себя честно, потому и начальство его знало. Отпросился он раз с корабля походить по городу, надел свой парусинник и пошел в трактир; сел за стол и потребовал се5е вина и закусок: ест, пьет, прохлаждается! Уж рублей па десять забрал, а все не унимается: то того, то другого спраши­вает.

—  Послушай, служба,— говорит ему половой,— забира­ешь ты много, а есть ли у тебя чем рассчитаться?

— Эх, братец, о деньгах, что ли, сумневаешься? Да у меня денег куры не клюют.

Тотчас вынул  из кармана золотой, бросил на стол и говорит:

— На, получай!

Половой взял золотой, высчитал все, как следует, и приносит сдачу; а матрос ему:

— Что там за сдача, братец! Возьми себе на водку.

На другой день опять отпросился матрос, зашел в тот же трактир и про­гулял еще золотой; на третий день тоже, и стал он ходить туда, почитай, каж­дый день и все платит золотыми, а сдачи не берет, дарит половому на водку. Стал замечать за ним сам трактирщик, и пришло ему в сумнение: «Что бы это значило? Матросишка — так себе, а поди как сорит деньгами! Полную шка­тулку золота натаскал!.. Жалованье мне ихнее известно, небось — не раскру­тишься! Верно, он где ни на есть казну обобрал; надо начальству про то донести; не ровен час — еще в такую беду попадешь, что после и не разде­лаешься, а пожалуй, и в Сибирь угодишь».

Вот и доложил трактирщик офицеру, а тот довел до самого генерала. Генерал потребовал к себе матроса.

• Признавался,— говорит,— по совести, отколь золото брал?
• Да этого  золота во всякой помойной яме много!
• Что ты врешь?
• Никак нет, ваше превосходительство! Не я вру, а трактирщик; пусть покажет он то золото, что от меня получил.

Сейчас принесли шкатулку, открыли, а она полнехонька костяшек.

— Как же, братец: ты платил золотом, а очутились костяшки? Покажи, как ты сделал это?

—  Ах, ваше превосходительство! Ведь нам смерть приходит...
Глядят, а в окна и в двери так вода и хлынула: все выше да выше, уж под горло подступает.

—  Господи! Что же теперь делать? Куда деваться? — спрашивает с испу­гу генерал.

А матрос в ответ:

—  Коли не хотите тонуть, ваше превосходительство, так полезайте за мною в трубу.

Вот и полезли, взобрались на крышу, стоят и смотрят во все стороны: целый город затопило! Такое наводнение, что в низких местах совсем домов не видать; а вода прибывает да прибывает.

• Ну, братец,— говорит генерал,— верно, и нам с тобой не уцелеть!
• Не знаю; что будет — то будет!

«Смерть моя приходит!» — думает генерал, стоит сам не свой да богу молится.

Вдруг  откуда   ни   взялся — плывет  мимо  ялик,   зацепился   за   крышу и остановился ни том месте.

— Ваше   превосходительство,— говорит    матрос,— садитесь    скорее    в ялик, да поплывем; может, и уцелеем, авось вода сбудет.

Сели оба в ялик, и понесло их ветром по воде; день плывут и другой плывут, а на третий стала вода сбывать, и так скоро — куда только она делась? Кругом сухо стало; вышли они из ялика, спросили у добрых людей, как слывет та сторона и далеко ль занесло их? А занесло-то их за тридевять земель, в три­десятое царство; народ все чужой, незнаемый. Как тут быть, как попасть на свою землю? Денег при себе ни гроша не имеют, подняться не на что. Матрос говорит:

• Надо «наняться в работники да зашибить деньжонок; без того и думать нечего — домой не воротишься.
• Хорошо тебе, братец! Ты давно к работе привычен; а мне каково? Сам знаешь, что я генерал, работать не умею.
• Ничего, я такую работу найду, что и уменья не надо.

Побрели в деревню и стали в пастухи наниматься; общество согласилось и порядило их на целое лето: матрос пошел за старшего пастуха, а генерал за подпаска. Так-таки до самой осени и пасли они деревенскую скотину; после того собрали с мужиков деньги и стали делиться.

Матрос разделил деньги поровну: сколько себе, столько и генералу. Вот генерал видит, что матрос равняет его с собою, стал на это обижаться и гово­рит:

• Что ж ты меня с собою равняешь? Ведь я — генерал, а ты — все-таки простой матрос!
• Как бы не так! Мне бы разделить на трое: две части себе взять, а с вас и одной довольно:  ведь я настоящим пастухом был, а вы — подпаском.

Генерал осерчал и принялся всячески ругать матроса; а матрос крепился, крепился, расмахнул рукой, как толкнет его в бок:

— Очнитесь, ваше превосходительство!

Генерал очнулся, смотрит — все по-старому; как был в своей комнате, так и не выходил из ней! Не захотел он больше судить матроса, отпустил его от себя; так трактирщик ни при чем и остался.