Прикладное искусство

Прикладное искусство

Произведения этого вида искусства осо­бые. Их делают не для того, чтобы ими только лишь любоваться. На них сидят, ими работают, из них пьют и едят, их покупают в магазине, чтобы раскроить и сшить. Одним словом, это обычные вещи, окружающие нас, — ткани, посуда, мебель и различные бытовые предметы.

Но тогда при чем же здесь искусство?

Присмотритесь к этим вещам, и вы увидите, что в создании многих из них принимал участие художник. Он украсил узорами ткани и обои, придал красивую форму вазе для цветов и чай­ной чашке, позаботился о том, чтобы хромиро­ванная решетка радиатора украшала, а не уро­довала автомобиль.

Каждая новая вещь — маленькая победа че­ловека над природой. Еще первобытные люди научились придавать камню, дереву, кости — материалам, нелегко поддающимся обработке, новую форму, превращать их в орудия, помо­гающие бороться с врагами, охотиться, гото­вить пищу. А потом человек создает и совсем новые материалы — выплавляет из руды ме­талл, превращает речной песок в прозрачное стекло, рыхлую глину в белоснежный тонкий фарфор. Открывая полезные свойства этих мате­риалов, овладевая способами их обработки, человек учится также понимать их красоту, радуется своей изобретательности и умению, превращающим простые комки земли в краси­вые и нужные вещи.

Именно здесь, в прикладном искусстве, осо­бенно ясно видно, что искусство и техника — близкие родственники. В старину их вообще не очень отличали друг от друга. Всего лет двести тому назад русское слово «художество» еще означало и искусство и ремесло, т. е. вся­кий ручной труд, требующий специального уме­ния. Было, например, «живописное художество» и было «слесарное художество». Один и тот же человек, мастер-ремесленник, придумывал фор­му вещи, сам изготовлял ее из глины, дерева или металла, отделывал и украшал. Он был одновременно и инженером, и рабочим, и ху­дожником. Мастер хочет сделать вещь как можно лучше, показать в ней свое умение, свою власть над материалом. Он вкладывает в нее гораздо больше труда, мастерства и выдумки, чем нужно для того, чтобы из чашки можно было пить, на стуле сидеть, а ножом резать хлеб.

Так, делая вещи, трудясь, человек изменяет мир, приспосабливает его к своим потребно­стям, к своим мечтам о прекрасной жизни. И вещи, которые он делает, меняются вместе с его представлениями об этой жизни и о том, что может сделать ее удобной, радостной, счастли­вой. Вот почему вещи могут рассказать нам не только об изобретательности своих созда­телей, об их технических достижениях и науч­ных знаниях, но и об их мечтах и надеждах, об их духовном мире. И потому вещи, предна­значенные служить людям в быту, в повседнев­ной жизни, становятся произведениями искус­ства и иногда, как картины или статуи, тоже попадают в музеи.

Много веков главным признаком счастливой жизни считалось богатство. Вещи, которые го­ворили о богатстве владельцев, казались осо­бенно привлекательными, красивыми. В кре­стьянской избе ели из глиняной или деревян­ной миски, в королевском дворце — из сереб­ряной посуды. Серебро — дорогой металл. Но серебряная посуда дорога еще и потому, что в ее изготовление вкладывалось особенно мно­го труда. Вот, например, суповая чаша из «Парижского сервиза» императрицы Елизаветы Петровны. Знаменитый французский ювелир Франсуа Жермен придал ей причуд­ливую, сложную форму. Вместо ручек он при­крепил к ней фигурки играющих детей, пышный герб окружил тяжелыми гирляндами.

Суповая чаша сделана не для музея. В ней подавали на стол суп во время парадных обедов во дворце. Но, увидев ее теперь в залах Эрми­тажа, среди картин и статуй, вы не удивитесь,— сразу видно, что это произведение большого искусства. Ну а простая деревенская миска, сделанная народным мастером-крестьянином? Рядом с серебряной чашей она может показать­ся такой простой и грубой... Неужели это тоже искусство?

Не торопитесь искать красоту только там, где есть богатство и пышность. Вещь из деше­вого материала может быть не менее красивой, если она сделана умело и с любовью. Вот на вращающемся гончарном круге из комка мяг­кой глины вырастают, плавно изгибаясь под умелыми пальцами гончара, тонкие стенки ча­ши. Глина податлива, легко принимает любую форму. Нужно только правильно найти эту упругую и мягкую линию изгиба стенок. И гончар находит ее и снимает с круга готовую миску. Высушенная и обожженная, покрытая блестящей глазурью, глина, становясь твер­дой и легкой, навсегда закрепляет найденную форму. Простота и точность этой формы, не скры­тая никакими налепленными украшениями, так же ясно говорит об искусстве деревенского мастера, как вычурная сложность серебряной чаши об искусстве придворного ювелира.

Впрочем, народные мастера тоже любят яркие, нарядные вещи. И на стенках глиняной миски гончар часто рисует широкими, как буд­то небрежными мазками кисти сказочных птиц или фантастические цветы (см. ст. «Народное изобразительное искусство»). В самых разных видах прикладного искусства мы встречаемся с этим стремлением украсить уже готовую вещь, обогатить ее цветом, рисунком, узором.

Узор, орнамент — в сущности особый вид искусства, но он редко существует самостоятель­но. Обычно он лишь дополняет архитектуру или прикладное искусство. Орнамент делает вещь сложнее и богаче, выделяет ее среди дру­гих, останавливает взгляд, заставляет полю­боваться не только всей вещью в целом, но и ее частями — резными ножками кресла, вы­шитыми рукавами платья.

Но яркая роспись может подчеркнуть кра­соту чистого белого фарфора, а может и совсем скрыть ее. Слишком богатая резьба на мебели помешает любоваться красотой самого дерева, тонким естественным узором его слоев. Слиш­ком сложная лепка или пестрая роспись на вазе не позволит увидеть красоту ее фор­мы. А главное, никакие украшения не сде­лают красивой неуклюжую, неудобную вещь плохой формы. « Ты не умел сделать красиво и потому сделал богато», — говорили древние греки. Показное богатство не заменяет красоты.

Вот вазочка, сделанная из прозрачной, лег­кой пластмассы. Но по форме, украшениям и резьбе она почти не отличается от тяжелых, дорогих хрустальных ваз. Дешевая вещь как будто притворяется дорогой, пластмассовая вазочка — хрустальной. Издали она еще может обмануть глаз, но возьмите ее в руки, и обман рассеется. Пластмасса не похожа на хрусталь. Легкая и упругая, она лишена его блеска и твердости. Напрасно художник украсил ее сложными угловатыми гранями, которые на хрустале дробят свет, переливаясь всеми цве­тами радуги, — у пластмассы нет и этого свой­ства хрусталя!

А могут ли пластмассовые вещи быть по-настоящему красивыми, не подделываясь под уже знакомые нам формы глиняных, стеклян­ных, металлических вещей? Вот простая пласт­массовая масленка — гладкая, с мягко изги­бающейся прозрачной крышкой. Она скромна, не бросается в глаза, сделана вовсе не для того, чтобы служить украшением. И сделана она не руками, а машиной, но она красива.

Машинное, массовое производство изменяет облик вещей. Машина не может делать каждую новую тарелку по-другому. Она не всегда мо­жет передать сложную лепку или резьбу, но ей хорошо удаются прямые линии, гладкие поверхности, точные очерта­ния. Можно постараться скрыть, что вещь сделана машиной, — нанести узор, как будто вырезанный от ру­ки, как будто нарисованный кистью... Нужно ли это? Ведь опять получится фальшь, поддельная, ненастоящая кра­сота.

Мы учимся видеть красо­ту не только в золоченой резьбе, покрывающей карету, но и в блестящей лакирован­ной поверхности современ­ного автомобиля. Его глад­кие обтекаемые формы тоже ведь созданы художником. Вместе с конструкторами он работал над проектом маши­ны, чтобы мы сразу увидели в ней силу и стремитель­ность, чтобы мы полюбили машину и научились считать ее нашим другом и помощником. Так в наши дни искусство и техника вместе трудятся над тем, чтобы все, что нас окружает, все вещи не только дома, но и на улице, в школе, в за­водском цехе, в учреждении были удобными и красивыми, чтобы они помогали сделать нашу жизнь такой, какой мы хотим ее видеть.