Н. М. Карамзин

Н. М. Карамзин

(1766-1826)

В 1791 г., вскоре после выхода в свет рево­люционной книги А. Н. Радищева (см. ст. «А. Н. Радищев»), начало печататься описание путешествия другого автора, которое сыграло очень важную, но совсем иную роль в разви­тии русской литературы. Это были «Письма русского путешественника» молодого писате­ля Николая Михайловича Карамзина.

Карамзин, хотя и был значительно моложе Радищева, принадлежал к той же эпохе рус­ской жизни и литературы. Обоих глубоко вол­новали одни и те же события современности. Оба были писателями-новаторами. Оба стре­мились свести литературу с отвлеченно-ми­фологических высот классицизма, изобра­зить реальную русскую жизнь. Однако по свое­му мировоззрению они резко отличались друг от друга; непохожа, а во многом прямо проти­воположна была и оценка ими действительности. Поэтому столь различно и все их творчество.

Сын небогатого симбирского помещика, вос­питанник иностранных пансионов, недолгое время офицер столичного гвардейского полка, Карамзин нашел свое истинное призвание, лишь выйдя в отставку и сблизившись с основателем «Типографической компании» Н. И. Новико­вым него кружком (см. ст. «Н. И. Новиков»). Под руководством Новикова Карамзин участву­ет в издании первого в нашей стране дет­ского журнала «Детское чтение для сердца и разума».

В 1789 г. Карамзин путешествует по стра­нам Западной Европы. Поездка и послужила ему материалом для «Писем русского путе­шественника» (1791). В русской литературе еще не было книги, которая так живо и содер­жательно рассказывала бы о быте и нравах европейских народов, о западной культуре. Карамзин описывает свои знакомства и встречи с выдающимися деятелями европейской науки и литературы; восторженно рассказывает о посещении сокровищниц мирового искусства — Дрезденской картинной галереи, дворца и са­дов Версаля, Вестминстерского аббатства в Лондоне. Пытливое внимание писателя при­влекает общественная жизнь народов Запад­ной Европы. Своего рода откровением для рус­ских читателей были встречающиеся в «Пись­мах...» Карамзина тонкие и поэтичные зари­совки природы, окрашенные, как и все в «Пись­мах...», настроением «чувствительного путешественника».

Особую чуткость сердца, «чувствительность» (сентиментальность), Карамзин считал основ­ным качеством, необходимым для писателя. Повышенное внимание к своим чувствам и пе­реживаниям, своего рода любование ими да­ют себя знать и в его «Письмах русского путе­шественника». В заключительных словах «Пи­сем...», обращаясь к своим друзьям, Карамзин как бы намечал программу своей последующей литературной деятельности: «А вы, любезные, скорее приготовьте мне опрятную хижинку, в которой я мог бы на свободе веселиться ки­тайскими тенями моего воображения, грус­тить с моим сердцем и утешаться с друзьями».

«Чувствительности» придавал важнейшее значение и Радищев. Но в его «Путешествии из Петербурга в Москву» она перерастала в грозное и гневное чувство социального воз­мущения, протеста, становилась высоким ре­волюционным пафосом. Чувствительность Ка­рамзина, напуганного французской револю­цией, которую он ощущал как предвестие «всемирного мятежа», в конечном счете уво­дила его от русской действительности в мир сентиментального воображения.

Вернувшись на родину, Карамзин присту­пил к изданию «Московского журнала». По­мимо «Писем русского путешественника», в нем были опубликованы его повести из русской жизни — «Бедная Лиза», «Наталья — бояр­ская дочь» и очерк «Фрол Силин». В этих про­изведениях с наибольшей силой выразились основные черты сентиментализма Карамзина и его школы.

Как и Радищев, Карамзин выводит в своих повестях крестьян, но сам характер изображения крестьянской жизни и отношения к ней у обоих писателей резко противоположен.

Знаменитое утверждение Карамзина в «Бед­ной Лизе»: «И крестьянки любить умеют!», прославление в качестве героя зажиточного крестьянина Фрола Силина: «Пусть красноре­чивые льстецы хвалят великодушие знатных! Я буду хвалить Фрола Силина, простого по­селянина...» — не выходят за пределы пре­краснодушных эмоций чувствительного барина. Если Радищев показывал ужасы рабства, кре­постной эксплуатации во всей их страшной обнаженности, то Карамзин всячески старает­ся сгладить социальное зло крепостничества. У Карамзина ни в одной из «Российских по­вестей» нет и намека на крестьянские тяготы. Зато в них очень много вздохов и слез умилен­ного наблюдателя.

Из остальных повестей Карамзина наиболее значительна овеянная романтической атмос­ферой таинственности и недосказанности по­весть «Остров Борнгольм» и историческая повесть «Марфа-Посадница, или Покорение Нова­города». Написанная на тему борьбы древней русской вольности с самовластием, она вы­зывала самое подозрительное внимание реак­ционных мракобесов. На самом деле ничего революционного в ней нет. Но образ «граж­данки новагородской» Марфы, защитницы воль­ности, с большой силой созданный Карамзи­ным, был первым ярким героическим женским образом в нашей литературе.

Очень важное значение имело творчество Карамзина для развития литературного языка. Взамен далекой от живого, разговорного язы­ка книжной речи он стремился создать один язык «для книг и для общества, чтобы писать, как говорят, и говорить, как пишут». Он осво­бодил литературный язык от славянизмов — тяжелых и обветшалых слов и оборотов, упростил синтаксис, создал и ввел в употребле­ние большое число необходимых новых слов, таких, как будущность, промышленность, об­щественность, влюбленность, человечный.

Но консервативное мировоззрение Карамзина наложило свой отпечаток и на проводимую им языковую реформу. Его «новый слог» носил светско-салонный характер. Из живой, народ­ной речи Карамзин заимствовал лишь то, что соответствовало его представлениям о пре­красном как о «чувствительном».

Только А. С. Пушкин, снявший те плоти­ны, которые Карамзин ставил на пути народ­ной языковой стихии, открывший ей свободный доступ в литературу, сумел стать подлин­ным создателем русского литературного языка. Однако карамзинский период истории нашей литературы, сменивший ломоносовское «книжное направление», по справедливому суж­дению В. Г. Белинского, непосредственно пред­шествовал пушкинскому. В творчестве Карам­зина, отмечает Белинский, впервые в нашей литературе нашла отражение «жизнь сердца», он «создал на Руси образованный литератур­ный язык» и тем сумел «заохотить русскую публику к чтению русских книг».

В начале XIX в., когда за языковую ре­форму Карамзина энергично боролась литера­турная молодежь — Жуковский, Батюшков, Пушкин-лицеист, сам он все больше отходил от художественной литературы. В 1803 г., по его собственным словам, Карамзин «по­стригается в историки». Последние двадцать с лишним лет своей жизни он посвятил гранди­озному труду — созданию «Истории Государ­ства Российского». Смерть застала его за ра­ботой над двенадцатым томом «Истории...», рас­сказывающим об эпохе «смутного времени».