Писатели Венгрии

Писатели Венгрии

С самого образования, более десяти сто­летий назад, венгерскому государству при­шлось отстаивать свое право на независимость в борьбе с многочисленными захватчиками. Едва венгры сбросили в середине XVI в. почти двухсотлетнее турецкое иго, как австро-габсбург­ская империя, воспользовавшись бедственным положением страны, постепенно добилась ее подчинения. Начался новый этап венгерской освободительной борьбы. Одной из ярких вспы­шек этой борьбы был заговор Мартиновича (1755—1795). Участников этого заговора, во­одушевленных идеями Великой французской революции, назвали венгерскими якобинцами. После разгрома заговора многие его участники на долгие годы попали в тюрьмы. Среди них было несколько выдающихся писателей, на­пример Казинци (1759—1831), чье имя навсегда осталось и в истории венгерского языка, ибо Казинци стал одним из талантливейших его обновителей.

Гнет собственных помещиков и австрийских чиновников привел к бурному росту венгер­ского национально-освободительного движения в XIX в. и подготовил почву для революции 1848 г. Певцом этой революции стал замеча­тельный венгерский поэт-революционер Шандор Петефи (1823-1849).

... Есть в Трансильвании, некогда входив­шей в состав Австро-Венгрии, скромный малень­кий дом. На доме — мемориальная доска с ла­коничной надписью: «Здесь он был еще просто человеком и отсюда вышел в свой великий путь, чтобы стать звездой. Свет ее вечен».

В этом домике провел свою последнюю ночь Шандор Петефи, великий венгерский поэт и рыцарь свободы, глашатай венгерской револю­ции 1848 г. и верный ее воин, павший как герой на поле боя.

В истории человечества не так уж много судеб, подобных удивительной судьбе Шандора Петефи. В короткой своей жизни он, как в фо­кусе, собрал все главное, чем жила его эпоха, и, словно вспыхнувший во тьме факел, осветил путь далеко вперед многим своим соотечест­венникам.

Зимой 1844 г. никому не известным юношей пришел Шандор в венгерскую столицу. За пле­чами у него была сумка бродячего провинци­ального актера. В этой сумке не было ничего, кроме маленькой затрепанной тетрадки стихов.

Но стихи эти были совсем особенные по тем временам. Пышное красноречие, без которого не могли обходиться прославленные в салонах поэты, сменили непосредственность и задушев­ность. В этих стихах оживала природа род­ного края. Их отличал живой, естественный тон, то озорной и веселый («Уши и рты», «Тишина», «Слушайте!»), то доверительный и интимный:

Всю дорогу к дому думал:

Что скажу я маме?

Ведь ее, мою родную,

Не видал годами!

(«Неудавшийся замысел», перевод Н. Чуковского.)

Такой простоты и свежести действительно еще не было тогда в венгерской поэзии. И как знать, скоро ли увидели бы свет эти стихи, не встреться на пути молодого поэта его старший собрат по перу — Михай Верешмарти (1800— 1855).

Имя Михая Верешмарти — это славное в Венгрии имя. Одним из первых призвал он в свое время венгров к подлинному патриотизму, требующему дел, а не слов.

И именно Верешмарти принадлежат кощун­ственные по тем временам, с официальной точки зрения, слова:

Страной родимою владеть

Должна не только знать:

Простого люда скромный труд

Помог ей процветать!

(«Любовь к отчизне», перевод Л. Мартынова.)

Именно Верешмарти решительно начал ло­мать традиции выспренной, риторической и потому чуждой народу поэзии — он первым сде­лал пусть еще робкие, но вполне определенные шаги к демократизации поэтического языка.

И еще одним драгоценным даром обладал этот замечательный поэт — даром неиссякае­мого любопытства ко всему новому, свежему, смелому — и до конца своих дней оставался дру­гом и помощником молодых талантов.

В Пеште Шандор Петефи обошел всех изда­телей, одного за другим, но его первая тетрадка стихов, содержавшая произведения, которые ны­не стали в Венгрии хрестоматийными («На ро­дине», «Мечта», «Алфельд», поэма «Витязь Янош»), возможно, так и пропала бы без вести, если бы не Верешмарти. Он с первых же строк понял, что автор тетради — гениальный юно­ша, с первых шагов смело вступивший на нехоженую еще тропу национальной реалисти­ческой поэзии, к которой сам он, Верешмарти, только лишь приближался. Верешмарти организовал сбор средств — и первая книга стихов Шандора Петефи увидела свет.

Очень скоро стихи Петефи, переложенные на музыку безвестными музыкантами, распе­вали белошвейки и солдаты, пареньки-ремес­ленники и усатые мастеровые. Им полюбились стихи, которые так чутко и точно откликались на каждое биение жизни. Любовь к родине, к ее простым и прекрасным людям, к девушке, жене, матери, к друзьям — все эти вечные те­мы поэзии заиграли новыми красками, когда о них заговорил Петефи. Очень скоро он стал поистине народным поэтом.

Стихи Петефи произвели революцию в лите­ратуре, изгнав из нее застойный дух салонной пошлости, привлекли к ней новые молодые силы: замечательного поэта Яноша Араня (1817—1882), блистательного романиста Мора Йокаи (1825—1904) и других.

Близилась революция. Она становилась на­сущной потребностью для Венгрии. И поэзия Петефи отвечала этой потребности полностью. Стихи Петефи звучали как набат, они звали на бой во имя родины, во имя свободы:

Вольность не дается даром —

Чтоб владеть таким товаром,

Кровью платят, не деньгами,—

Шей, жена, скорее знамя! («Знамя», перевод Л. Мартынова.)

Петефи был чудесно цельной натурой, гла­шатаем идеи свободы: «Богом венгров покля­немся навсегда никогда не быть рабами, ни­когда!» Его короткая жизнь была яркой, как звезда, а его поэзия, весь его жизненный подвиг стали для многих его соотечественников приме­ром, и немало сердец, встретившись с ним, за­жглось ответным огнем любви к родине, к ее трудолюбивому и мужественному народу.

Все самое яркое и заметное, что было в вен­герской литературе позднее, так или иначе свя­зано с традициями великого Петефи. В первую очередь это проявилось в бурной демократиза­ции литературы, ее языка, ее героя. Все чаще объектом сочувственного наблюдения писателей становится венгерский крестьянин, труженик, обездоленный творец всего достояния общества. И характерно, что одним из первых дал пано­рамное изображение характера венгерского крестьянина ближайший друг Петефи Янош Арань (поэма-трилогия «Толди»).

Рассказами-зарисовками из крестьянской жизни начинает свой творческий путь Кальман Миксат (1847—1910), один из самых характер­ных и самобытных писателей Венгрии. Ему же

принадлежит несколько интереснейших рома­нов, хорошо известных и у нас («Странный брак», «Выборы в Венгрии», «Осада Бестерце», «Зонт святого Петра»). Целиком посвятили свой талант изучению и изображению крестьянской жизни в мельчайших ее деталях новеллист Иштван Тёмёркень (1866—1917), Геза Гардони (1863— 1902) и многие другие. Романы, рассказы, пье­сы, очерки и статьи Жигмонда Морица (1879— 1943) — это подлинная энциклопедия жизни венгерского общества в первой половине XX в.

Многие произведения Морица пользуются и у нас заслуженной популярностью: на рус­ском языке вышло несколько сборников его новелл, романы «Счастливый человек», «Родственники», «Барские затеи» и др.

Не меньших вершин достигла в первой по­ловине XX в. и венгерская поэзия. Самой яркой фигурой на поэтическом горизонте начала века был Эндре Ади (1877—1919), обладавший не­обычайной способностью слышать и понимать истинные запросы времени. Он стал предвест­ником и глашатаем близящейся пролетарской революции. О ней он писал еще в 1909 г:

Эй, столица! На мгновенье

Задержи бокал у рта.

Слушайте: там, где-то в Уйпеште,

Перед грозным пробужденьем

Сладко дремлет нищета! («.Сладко дремлет нищета», перевод Л. Мартынова.)

Ади умер рано, сраженный болезнью. Но в венгерской литературе появилось новое яркое дарование — пролетарский поэт Аттила Йожеф (1905—1937). Начав со стихийного протеста против окружавшего его общества, Йожеф в пору творческой зрелости пришел к идеям сознательной классовой борьбы во имя социа­лизма. Его поэзия стала необходимой борю­щемуся венгерскому пролетариату, и Йожеф сам сознавал это с великой гордостью:

Где подлых недругов ватаги

На стих мой лезут не добром,

Там танки братские в атаки

Идут под рифм победный гром.

(«Ars poetica», перевод Д. Самойлова.)

Поэт с надеждой смотрел на Советский Союз и, хотя не мог назвать по имени тех, кого имено­вал братьями, все же вместе с пролетариатом своей страны свято верил в их помощь. Сам Йожеф не дожил до часа освобождения, но оно все-таки пришло на его родину, освобождение от эксплуатации человека человеком, освобож­дение от фашизма. В истории Венгрии откры­валась новая страница.