Как изменяется язык

Как изменяется язык

Недавно в Риме при раскопках археологи нашли хорошо сохранившееся тело девочки, пролежавшее в земле более 2 тысяч лет. Если бы эта девочка чудесным образом проснулась в наши дни, она не поняла бы речи окружаю­щих. Латинский язык, на котором говорили в ее семье, ее учителя, подруги и знакомые, за это время изменился до неузнаваемости. Правда, на нем и сегодня идут богослужения в католической церкви, латинский язык изу­чают языковеды, его терминологией пользу­ются медики, биологи и другие ученые. Но на родной улице нашей девочки никто не обра­тится к прохожему на латыни; ее место занял итальянский язык, потомок латинского. В дру­гих частях бывшей Римской империи на смену латыни пришли французский, испанский, ру­мынский, португальский языки.

Языки изменяются, развиваются и обога­щаются, хотя это на первый взгляд не так уж очевидно. Восьмидесятилетний старец открывает четырехлетнему правнуку глаза на мир как будто теми же словами, что слышал в дет­стве от своей бабушки.

И все же что-то новое отличает речь каждого поколения от предшест­вующего и последующего. За несколько веков в языке накапливается столько изменений, что, например, «Слово о полку Игореве» нам прихо­дится переводить с древнерусского языка на современный русский.

Что же заставляет язык изменяться? На этот вопрос невозможно ответить одной фразой. Образование новых слов и словосочетаний по­нятно каждому. Открыли электрон, хромосому или новую звезду, изобрели телевизор, лав­сан или лазер, появились совхозы, комсомол, построили Дворцы пионеров — и всякий раз возникала потребность как-то назвать новые предметы и явления. Наш сегодняшний язык неизмеримо богаче словами и терминами, чем язык времен Александра Невского или даже пушкинской поры. Но только ли в этом его отличие?

Конечно, нет. Изменяется смысл давно существующих слов и выражений, постепенно меняется звуковой и грамматический строй языка. В 1917 г. безболезненно устранили из

нашего алфавита букву  («ять»), потому что задолго до этого из русского языка исчез соот­ветствующий ей звук. Одна из древнейших русских рукописей — «Изборник Святослава»   1076 г.-заканчивается так:

Общий смысл написанного мы еще можем по­нять: «Где я, писец, ошибся, читайте исправ­ляя; простите мне ошибки, а не кляните меня». Но за девять веков чуть ли не каждое слово этого текста претерпело какие-нибудь пере­мены: во внешней форме, или в значении, или в том и другом.

Меняется со временем и картина распростра­нения языка и его роль в обществе. До создания письменности язык используется только в зву­ковой форме. Письмо позволяет долгое время сохранять информацию, зафиксированную с помощью языка. Важнейшие общественные события: изобретение книгопечатания, возник­новение национальных государств, революци­онные потрясения и войны, распространение грамотности, появление новых технических средств связи (радио, кино, телевидения, маг­нитной записи и др.) — все это в той или иной степени сказывается на языке, на темпах и на­правлении его развития.

Мы говорим о древнерусском языке как о чем-то едином. На самом деле существовало множество близких друг к другу диалектов и говоров древнерусского языка. В нашей пись­менности и литературе в течение многих веков употреблялся так называемый старославянский, или церковнославянский, язык. По происхождению это древнеболгарский язык первых богослужебных книг, переведенных с грече­ского в конце IX в., после создания славянской письменности.

Переписчики текстов обязаны были не­укоснительно следовать правилам орфографии. Но, переписывая церковные книги, каждый писец невольно допускал ошибки, так как цер­ковнославянский язык значительно отличался от его родного, древнерусского. Поэтому один и тот же евангельский текст, переписанный в XII в., скажем, в Новгороде и в Киеве, содер­жал свои описки, вызванные особенностями родного говора писца.

Создавая местные исторические хроники, писцы пользовались родным древнерусским языком и чувствовали себя более свободно. Понятно, что и описок в летописях, грамотах и частных грамотках (например, в многочислен­ных новгородских берестяных грамотах XI — XV вв., обнару­женных во время недавних рас­копок) еще больше. Эти опис­ки — отступления от обычной орфографии, выработанной пер­воначально для старославянско­го, а не для древнерусского язы­ка, — позволяют сейчас ученым-лингвистам судить о живой, раз­говорной речи наших предков.

Единое Русское государст­во нуждалось и в едином языке.

А между тем еще в XVII в. посещавшие Русь иностранцы отмечали, что «в Московии гово­рят по-русски, а пишут по-славенски» (т. е. на старославянском языке). Продолжительное взаи­модействие этих двух языков в истории на­шей культуры наложило свой отпечаток на строй национального русского языка поздней­шего времени.

Общерусские языковые нормы складыва­лись на основе московского диалекта. Москвичи акали, т. е. произносили слово вода как «в[а]да», посол—как «п[а]сол», поэтому образцо­вым, литературным произношением со време­нем стало аканье. Но орфография наша оста­ется окающей до сих пор: в старославянском языке аканья не было. Окающий характер нашей традиционной орфографии позволил создать известное вам правило правописания безудар­ных гласных: «Пишется о (вода), а не а («вада»), если под ударением звучит о (воды)».

Старославянские по происхождению и искон­но русские слова и формы изменялись в про­цессе развития нашего языка. Множество ста­рославянских слов сохраняется и в современ­ном русском литературном языке, обогащая его в смысловом и стилистическом отношении. Как правило, они передают более отвлеченные, абстрактные понятия. Сравните такие слова, как молочный (суп) и Млечный (Путь), (в) голове и (во) главе, горячий и горящий, сторож и стра­жа, выволочить и извлечь, передать и предать, (будь) здоров и здравствуй и т. п.

Это не какая-нибудь исключительная осо­бенность языка только нашего народа: в со­временном английском языке огромное коли­чество французских слов, много славянских слов в румынском, китайских — в японском и корейском языках. В большей или меньшей степени каждый язык обрастал заимствования­ми из тех языков, с носителями которых дан­ный народ вступал в контакты. Чем интенсив­нее и разнообразнее были эти связи, тем, как правило, быстрее и существеннее изменялся язык. Наоборот, изолированные языковые островки замедляют темпы своего развития.

В начале XVIII в., после того как восстание под руководством Кондратия Булавина потер­пело поражение, некоторые казаки бежали в Турцию. Двести с лишним лет их потомки (так называемые некрасовцы) жили там, не сме­шиваясь с местным населением, но отрезанные и от родного народа. Недавно им удалось вер­нуться на землю своих отцов. И оказалось, что их язык очень мало изменился за это время: вынужденная изоляция сохранила особенности их родного говора. Значит, история народа самым непосредственным образом влияет на развитие его языка.

Заимствованные слова современного рус­ского языка, как в своеобразном зеркале, отра­жают определенные стороны развития нашей культуры. Так, например, в течение XVII— XX вв. в русский язык вошло из западноевро­пейских множество научных и технических терминов, слов, относящихся к искусству и торговле, к военному и морскому делу, спорту и т. п.

Вот некоторые из освоенных русским языком слов, заимствованных в XVII—XVIII вв.:

из французского языка: абажур, аплодировать, билет, бокал, брюнет, бульон, буфет, вуаль, галиматья, дюжина, жасмин, жест, журнал, комод, комплимент, компот, конверт, костюм, котлета, лимонад, литр, ложа, мариновать, мебель, медаль, салат, соус, суп, театр, шаль, шинель;

из немецкого языка: ванна, вата, веер, верстак, галстук, глянец, грифель, группа, ефрейтор, залп, картечь, картофель, коман­дировать, контора, коридор, лак, лампа, ло­кон, маршировать, материал, металл, момент, парикмахер, паспорт, планка, проба, пробка, рубанок, салфетка, секретарь, слесарь, солдат, студент, танец, шарф, шкаф, штиблеты;

из голландского языка: вымпел, гавань, дюйм, зонтик, квитанция, лиф, мат­рос, номер, туфля, люк, устрица, швабра, швартов, штопать.

Заимствования из английского язы­ка в основном приходятся на XIX—XX вв.: блюминг, бойкот, браунинг, бюджет, вокзал, гангстер, гол, грог, джаз, джемпер, джунгли, импорт, кекс, клоун, комбайн, комфорт, кон­вейер, лидер, локаут, матч, нокаут, пиджак, пони, пудинг, радар, раунд, регби, рекорд, рельс, ринг, ростбиф, сквер, сплин, стан­дарт, старт, танк, торт, трактор, трамвай, тренер, туннель, фильм, финиш, футбол, хок­кей, холл, чемпион и др. В современной научно-технической терминологии заимствования из английского языка насчитываются тысячами.

С заимствованными словами, кочующими из языка в язык, происходят иногда странные ис­тории. Вспомним, например, слово автобус. Что такое авто, понятно: это греческий корень, пе­реводимый на русский язык как «само». А бус? Такого слова не было ни в одном древнем язы­ке. Дело в том, что когда появился первый об­щественный транспорт, то для него придумали слово омнибус, что в буквальном переводе с ла­тинского означает «для всех». Но потом воз­никла потребность как-то различать виды транс­порта. И вот взяли «хвост» от слова омнибус и стали приставлять к нему различные начала: автобус, троллейбус. Получились какие-то языковые чудища, но они привились и рас­пространились по всему миру. Самое интересное произошло, когда для экономии времени в слове автобус англичане отбросили начало, и это слово превратилось в ничто: bus (произносится «бас»).

Бывает и так, что одно и то же слово одно­временно заимствуется из двух близкородствен­ных языков. Например, слово матрац про­никло к нам из немецкого, а параллельная фор­ма матрас — из голландского.

Сравнительно мало иноязычных слов в со­временном исландском языке (этому способ­ствовали изолированные, островные условия жизни исландцев), в венгерском (языки окру­жающих народов очень сильно отличались от него), в китайском (до XIX—XX вв. в китай­ский язык почти не проникали интернацио­нальные, общие для многих языков слова и термины греко-латинского происхождения).

В определенные периоды наплыв иноязыч­ных слов угрожал национальным основам того или иного языка.

В этих случаях общество противодейство­вало заимствованным словам, стремилось для новых явлений и понятий создавать слова только из корней родного языка.

Так было, например, в истории чешского языка. Мы не найдем в нем слова театр, извест­ного большинству родственных европейских языков. Говоря о театре, чехи пользуются сво­им словом divadlo (ср. русское дивиться). Но позднейшие интернациональные слова: алюми­ний, коммунизм, телефон, телеграф, советский, телевизор и многие другие — вошли и в чешский язык (komunismus, sovetsky, aluminium, telefon, telegraf, televisor).

Движение за национальную самобытность языка нередко принимало уродливые формы. В 30-е годы XX в. фашисты старательно изго­няли из немецкого языка многие интернацио­нальные слова, заменяя их «расово чистыми», немецкими (например, Fernsprecher — «телефон»).

Историческим анекдотом звучит в наши дни рассказ о попытках адмирала Шишкова в начале прошлого века ввести в язык придуманные им «мокроступы», «топталище» и «шаротык» вместо слов калоши, тротуар и бильярд. Такие «ревнители» чистоты языка получили название пуристов (от латинского purus — чистый).

Борьба вокруг того или иного слова разго­рается обычно, когда речь идет о литературном языке. В отдельные же диалекты в дописьменную эпоху и позднее заимствования прони­кали более свободно, и сейчас уже нелегко об­наружить, что, скажем, слова кровать, мас­тер, парус, свекла и уксус по происхождению греческие, алмаз, атаман, базар, колпак и чугун — тюркские, князь и хлеб — древнегерманские, кнут — древнескандинавское, бала­хон — персидское и т. п.

Еще несколько десятилетий назад основная неграмотная или полуграмотная масса русских людей говорила на различных диалектах, а ли­тературным русским языком владели немногие образованные люди. После 1917 г. образование стало у нас доступно всем, колоссально воз­росли тиражи книг и газет, радио доносит теперь устную литературную речь в самые отда­ленные уголки страны. И естественно, что диа­лекты быстро отступают под натиском литературного языка.

Языковеды, изучающие русские народные говоры, с трудом находят в со­временной деревне пожилых людей, еще сохра­няющих в чистоте все давние особенности мест­ной, диалектной речи. Со временем русские диалекты, пережившие столетия, исчезнут, но останется тот вклад, который они внесли в раз­витие общего для всех литературного языка и в язык художественной литературы.

Несомненно, что язык заставляет изменяться сама история говорящего на нем народа. Но если словарный состав языка отражает историю народа непосредственно, то развитие звукового и грамматического строя связано с историей народа лишь косвенно. Невозможно, например, сказать, что исчезновение аориста, особой фор­мы прошедшего времени глагола (остатки ее находим в выражении «одним махом семерых побивахом», в частице бы, в междометии чу), вызвано каким-то конкретным событием в исто­рии русского народа. Точно так же едва ли кому-либо удастся объяснить прямыми экономиче­скими, политическими или культурно-истори­ческими причинами появление беглых глас­ных в первые века нашего тысячелетия.

В XI в. современные слова нос и сон писа­лись по-разному: носъ, сънъ. Буквой ъ обо­значался особый гласный звук, который в со­временном русском языке в зависимости от ударения или исчез, или превратился в о. Сравните написание в древнерусском языке:

им. пад. носъ — сънъ,

род. пад. носа — съна — и современное (с беглыми гласными на месте ъ):

им. пад. нос — сон,

род. пад. носа — сна.

Не правда ли, это больше походит на мате­матические пропорции и формулы, в которых отражены отношения между членами системы знаков? Но в данном случае это не раз и навсе­гда определенная система цифр или символов, а система звуков языка, развивающаяся во вре­мени.

Фонетическая и грамматическая система каждого языка развивается как бы сама по себе. В каждый момент истории языка существу­ет множество возможностей дальнейшего раз­вития его фонетики и грамматики. И все же если бы предки славян продолжали жить на общей территории, в едином государстве, то, вероятно, мы не наблюдали бы такого много­образия современных славянских языков. И именно разобщенность славянских народов привела к тому, что отдельные славянские языки и диалекты развивались в дальнейшем более или менее самостоятельно, испытывали различные воздействия со стороны других язы­ков и диалектов. Вот и выходит, что история народа в конечном счете определяет не только словарный состав, но и звуковой и граммати­ческий строй его языка.

Из всего сказанного следует вывод, что язык — явление общественное и никакой жест­кой предопределенности в изменении языковой системы не существует.