Жоффруа де Виллардуэн (ок. 1150 — 1213). «Взятие Константинополя.»

Жоффруа де Виллардуэн (ок. 1150 — 1213). «Взятие Константинополя.»

«И увидели греки, рассорившись с французами, что не будет больше мира, и тогда посовещались они тайно меж собой и решили предать своего господина. И был среди них один, лучше других, и больше он бился с французами, чем кто-либо. А звали того грека Мурзуфл [Алексей Дука].

Однажды в полночь, когда император Алексей спал у себя в покоях,те, кто его охранять должны были (Мур­зуфл и другие, бывшие с ним), по совету и с согласия других греков схватили императора в кровати и бросили его в засте­нок. А Мурзуфл надел алые сапоги с помощью и с согласия других греков. И стал он императором, после того как был коронован в храме Святой Софии. И знайте, что доселе та­кого злодейского предательства не совершил ни один чело­век. [...]

Когда император Исаак услышал, что его сын в зато­чении, а императором стал другой, он весьма испугался и за­болел, но болел он недолго, ибо умер. А сыну его император Мурзуфл дважды или трижды велел давать яду, но не было Господу угодно, чтобы тот умер. Тогда он пошел и зарезал его насмерть, а когда зарезал, то велел всем говорить, будто бы тот своей смертью умер. И велел он похоронить импера­тора Алексея со всеми почестями, ему подобающими, и при­творялся, будто он весьма опечален. [...]

Видели бы вы, как разбили греков, захватили лоша­дей, мулов и прочую добычу. И было там столько убитых и раненых, что и не сосчитать. А многие знатные греки укры­лись за воротами Влахернского дворца. И наступил вечер, и устало уже войско биться и убивать, и стали воины соби­раться на самой большой площади Константинополя и реши­ли, что разместятся подле завоеванных стен и башен, ибо считали они, что всем городом с его могучими дворцами и храмами и всеми бывшими в нем людьми они смогут овла­деть лишь через месяц с лишним. И как они решили, так и сделали.

Итак, расположились они подле стен и башен, непо­далеку от своих кораблей. Бодуэн, граф Фландрский и Эно, разместился в алых шатрах, оставленных императором Мур-зуфлом, Генрих, его брат, разместился перед Влахернским дворцом, маркиз Бонифаций Монферратский со своими людьми разместился перед городскими укреплениями. И вот разместилось войско, как вы о том слышали, и вступили они в Константинополь в понедельник перед Вербным воcкресеньем. А Луи, граф Шартрский и Блуа, всю зиму лежал в горячке и не мог сражаться. И знайте, что весьма о том со­жалели в войске, ибо был он весьма доблестный рыцарь, те­перь же лежал он на виссарии.

Итак, в эту ночь отдыхало войско, весьма уставшее. А император Мурзуфл не отдыхал, он собрал всех своих людей и сказал, будто бы собирается напасть на французов. Но он не сделал так, как сказал, а поскакал по другим ули­цам подальше от войска паломников и подъехал к воротам, называемым Золотые ворота, и через них выехал из города и бежал, в войске же о том ничего не знали.

В ту же ночь рядом с маркизом Бонифацием Мон-ферратским какие-то люди, боявшиеся, как бы не напали на них греки, подожгли город. И запылал город, и загорелся весьма сильно, и горел всю ночь и на следующий день до са­мого вечера. И был это третий пожар в Константинополе по­сле прихода французов, и сгорело там больше домов, чем было их в трех самых больших городах Французского коро­левства. [...]

И приказали по всему войску маркиз Бонифаций  Монферратский, предводитель войска, бароны и дож, дабы было собрано все захваченное в одно место, как то решено было и скреплено клятвой, а кто того не сделает — тому грозит отлучение. И были указаны три храма, куда сносить добычу, и поставили там охрану из самых надежных францу­зов и венецианцев. И каждый стал приносить свою добычу и складывать в общую груду.

Одни несли с охотой, другие поневоле, ибо алчность есть корень всех бед и многих она не отпускала. И стали са­мые алчные понемногу удерживать добычу при себе, и ума­лилась любовь Господа к ним. О Боже, сколь благородно вели они себя доселе, и чрез то даровал им Господь честь и возвысил над прочими людьми. Сколь часто печалятся пра­ведные о неправедных.

Итак, была собрана захваченная добыча, и знайте, что не все было принесено и достаточно было тех, кто утаил богатства вопреки отлучению апостолика. То, что было в храмы принесено, собрано было вместе и поделено между французами и венецианцами, как то ранее клятвой скреплено было. И знайте, что после дележа паломники уплатили вене­цианцам оставшиеся пятьдесят тысяч марок серебром и сверх того поделено было меж всеми добрых сто тысяч. И знаете как? Простые конные воины получили в два раза больше, чем пешие, а рыцари в два раза больше, чем простые конные воины. И знайте, что ни одному человеку еще не доставалось больше ни по чину, ни по заслуге, разве что он украл.

Тех же, кто укрывал добычу и кого застигли за этим, судил строгий суд, и знайте, что многих из них повеси­ли. Граф де Сен-Поль повесил одного из своих рыцарей, ута­ившего часть захваченного, и повесил ему щит на шею, и бы­ло еще много малых и больших, утаивших часть добычи, но так, что про то никто ничего не знал. И посудите теперь, сколь велика была добыча, если без того, что было утаено, и без того, что было отдано венецианцам, осталось четырес­та тысяч марок серебром и добрых десять тысяч лойгадей, как боевых, так и вьючных. Так была поделена константино­польская добыча, как вы уже о том слышали. |... |

Как только император Мурзуфл узнал, что они идут на него, он не осмелился их дожидаться и сбежал за два или три дня до их прихода. И направился он в Мессианополь, где был император Алексей, и послал к нему людей, дабы передать, что будет ему служить и во всем повиноваться. И ответил император Алексей, что примет его как сына, ибо хотел он женить его на своей дочери и сделать сыном. И вот император Мурзуфл расположился подле Мессианополя и велел разбить шатры и палатки, император же Алексей жил в городе. И поговорили они меж собой, и дал он тому дочь в жены, и породнились они и сказали, что будут отныне всегда заодно.

И прожили они так не знаю сколько дней — один в лагере, другой в городе, и велел передать император Алексей императору Мурзуфлу, что зовет его на обед, после коего они вместе пойдут в бани. И как было решено, так и сдела­ли. Император Мурзуфл пришел, и было с ним мало лю­дей, и когда он вошел в дом, император Алексей позвал его к себе в спальню и там велел повалить его и выколоть ему глаза, и так он его предал, как вы о том слышали. Теперь рассудите, должны ли были сии люди владеть землей или потерять ее, если были они столь жестоки друг к другу. И когда о случившемся услышали в войске Мурзуфла, то они весьма испугались и разбежались в разные стороны, а были и такие, кто пришел к императору Алексею и признал его сень­ором и остался при нем. [...]

Тогда же случилось так, что император Мурзуфл, коему выкололи глаза (тот, кто убил сеньора своего импера­тора Алексея, сына императора Исаака, возведенного на пре­стол паломниками), убежал тайком за пролив и с ним не­много людей. И о том донесли Тьери де Лоосу, и он схватил Мурзуфла и привез в Константинополь к императору Бодуэну. И был император Бодуэн весьма тому рад и стал сове­щаться со своими людьми, как поступить со столь жесто­ким убийцей.

И пришли они к такому решению: посреди Констан­тинополя стояла мраморная колонна, и была она одной из высочайших в мире, и столь дивно была она изукрашена по мрамору, что подобной ей не видывали человеческие глаза, и вот туда решено было возвести императора Мурзуфла и сбросить его вниз пред всем народом, ибо тот правый суд все должны были увидеть. И был возведен император Мурзуфл на колонну и сброшен вниз, и весь город сбежался поглядеть на то, чего никто доселе не видывал. И с такой высоты столкнули императора Мурзуфла, что долетев до земли, он разлетелся на мелкие кусочки.