В пореформенной деревне

В пореформенной деревне

После 19 февраля 1861 г. миллионы бывших крепостных стали временнообязанными. Однако эта перемена не привела к умиротворению деревни. Только за десять месяцев 1861 г. крестьянские волнения вспыхнули в 1176 име­ниях; почти треть их была подавлена с помощью военной силы. В 1879 г. волнениями было охвачено 29 губерний Европейской России, а в 1880 г. — 34 губернии.

В чем же была причина этих бунтов? В том, что реформа не принесла крестьянам подлин­ного освобождения. Старое крепостное право, как писал в «Колоколе» Н. П. Огарев, было за­менено новым.

Больше всего крестьяне пореформенной де­ревни страдали от малоземелья. В Европей­ской России в 1877 г. 70 млн. десятин лучшей земли принадлежало 30 тысячам помещичьих семей (ок. 150 тыс. человек), тогда как на долю 10,5 млн. крестьянских дворов (ок. 50 млн. чел.) приходилось 75 млн. десятин.

Крестьянскую землю со всех сторон окружала помещичья. Земельный надел каждого крестья­нина, как правило, состоял из нескольких поло­сок, разбросанных в разных местах, причем боль­шинство участков находилось далеко от деревни. Крестьянин не мог ступить шагу, чтобы не ока­заться то на пашне помещика, то на его сено­косе, то в его лесу. О крестьянском малоземелье метко сказал Л. Н. Толстой устами мужика из пьесы «Плоды просвещения»: «Земля наша малая, не то что скотину — курицу, скажем, и ту выпустить некуда». Клочок крестьянской земли был обложен многочисленными податя­ми, налогами, сборами. Они часто поглощали все, что крестьянин мог выжать из своего хо­зяйства.

Малоземелье, чересполосица, подати застав­ляли крестьян идти на поклон к помещику, арендовать у него землю на кабальных усло­виях. За арендуемый клочок земли, за взятые взаймы хлеб или деньги, за право пользоваться водопоем или выгоном для скота крестьянин своей сохой и на своей тощей лошаденке обра­батывал господскую пашню. Эта система «отра­боток» немногим отличалась от прежней бар­щины.

После реформы 1861 г. сохранилась старая крестьянская община с ее круговой порукой Надельная земля, за которую крестьянин пла­тил выкуп, переходила не в его собственность, а в собственность общины. Пользовался крестья­нин землей или нет, а налоги и сборы он обязан был платить. Чтобы уйти из деревни, он дол­жен был получить разрешение «мира», который давал его очень неохотно — ведь за каждого «неисправного» плательщика податей ответ­ственность несла вся община. Таким образом, крестьянин, хотя и считался лично свободным, не мог бросить свой надел. Первые девять лет после реформы он по закону вообще не мог от­казаться от земли. Не мудрено, что крестьяне считали свое положение временнообязанных чем-то вроде каторги.

Крестьяне, обрабатывающие господскую землю, делали это кое-как. Сам помещик при системе «отработок» не заботился ни о примене­нии новых земледельческих орудий (ведь земля обрабатывалась крестьянским инвентарем), ни о других усовершенствованиях. Поэтому в 70-х годах в России начался тяжелый кризис сельского хозяйства.

Остатки крепостничества тормозили переход от феодального к более передовому, капиталис­тическому хозяйству. Но остановить развитие капитализма они не могли. Многие помещики отказывались от «отработок» и вели свое хозяй­ство, используя более производительный наем­ный труд. Ведь наемный батрак получал свою плату в зависимости от объема и качества вы­полняемой им работы и поэтому стремился ра­ботать быстрее и лучше.

Те же помещики, которые не умели перей­ти к системе наемного труда, постепенно разо­рялись и продавали имения. За двадцать лет после реформы они продали 16,5 млн. деся­тин земли, перешедшей главным образом в руки буржуазии — купцов и кулаков.

Крестьянин теперь должен был вести само­стоятельное хозяйство, производить товар и продавать его на рынке. Деньги ему были нужны немалые, чтобы заплатить налоги, внести выкуп­ные платежи, приобрести необходимые фабрич­ные товары, заплатить помещику за аренду земли и пользование различными угодьями.

Но откуда мог добыть деньги на все это крестьянин-бедняк? Чтобы получить необхо­димый товар для продажи, нужны были земле­дельческие орудия, рабочий скот, необходимо было вложить в хозяйство хотя бы минималь­ную сумму денег. А ведь почти одна треть кре­стьянских дворов вообще не имела лошадей, и столько же хозяйств имело по одной лошади. Без лошади вообще нельзя обработать землю, а с одной от силы обработаешь 4—5 десятин, т. е. даже меньше того среднего земельного надела, который приходился на один крестьян­ский двор. При таком хозяйстве никаких «излишков» не добудешь, и крестьянин, чтобы получить деньги, продавал даже то, что было ему необходимо для собственного пропитания. Так он попал во власть нового, не менее жесто­кого, чем крепостник-помещик, господина — денег.

Бедняки голодали. Мяса не ели совсем. Хле­ба не хватало. Порой не было даже капусты.

Но были среди крестьян и такие хозяева, которые имели по нескольку лошадей и нема­лые деньги, держали батраков из разоривших­ся односельчан.

Пользуясь бедственным положением боль­шинства крестьянских хозяйств, они скупали за гроши их землю, на кабальных условиях давали взаймы деньги и хлеб. Зажиточные хозя­ева скупали землю и у разорившихся помещи­ков. Так в деревне рос класс сельской буржуазии — кулаки. Народ метко называл кула­ка мироедом.

К 80-м годам XIX в. зажиточные кресть­янские хозяйства составляли пятую часть крестьянских дворов, а сосредоточивали в сво­их руках до половины всех крестьянских земель. Многие из кулаков, этих «чумазых лендлордов», как называл их В. И Ленин, имели в это время более чем по 100 десятин земли. Кулак богател, бедняк разорялся — так создавались в деревне два противоположных полюса: сельская буржуазия и сельский про­летариат.

Первый крупный отряд деревенского про­летариата был создан самой реформой 1861 г., оставившей без земли 4 млн. крестьян. Еще больше было тех, кого В. И. Ленин назвал «пролетариями с наделом». Судьба крестьянина, имевшего нищенский надел, «безлошадного» или «однолошадного» мужика, как правило, была той же, что и у «чистого» пролетария.

Безземельные и малоземельные хозяйства составляли около половины крестьянских дво­ров. Сельское хозяйство не могло поглотить всю освобождающуюся рабочую силу. Доведен­ные до последней степени нужды, крестьяне готовы были за гроши наняться на какую угод­но работу.

Обычно они уходили из деревни весной, после голодной зимы. «Об эту пору мужик тощ, как моль: наголодался за зиму,— рас­сказывал один из агентов по найму рабочих.— Тут он сам к тебе в руки лезет, бери только ради Христа — ни за что пойдет работать... Соберутся к волостному правлению мужики, и начнешь с ними торговаться с прохладцей, а старшина стоит на крылечке да знай покри­кивает: «Подати, братцы, подати! Бесперечь, чтобы к сроку предоставить, а то...» И не видя выхода, крестьяне сдавали в аренду свои наде­лы, а сами шли на фабрики и заводы, станови­лись рабочими с наделом. К концу XIX в. таких полукрестьян-полурабочих было более 10 млн.

Вначале они шли в город, надеясь скопить деньги, вернуться в деревню и поправить свое хозяйство. Но голод и нужда крепко держали их за горло, и постепенно они все больше и больше теряли связь с землей и становились кадровыми фабричными рабочими.

Так шло «раскрестьянивание», которому подверглось каждое третье крестьянское хозяй­ство.

Крестьянство не хотело мириться с угото­ванной ему судьбой. Мужики поджигали поме­щичьи усадьбы, вилами и топорами изгоняли из деревень барских приказчиков и царских чиновников. В ответ свистели казачьи нагайки и пули карательных отрядов. Кое-где крестьян­ская беднота поднималась и против деревенской буржуазии — кулаков. Выход из тупика, в ко­торый крестьянство было загнано царским само­державием, мог быть только один — революция, знамя которой поднимал рабочий класс. Она разразилась в 1905 г.